– Слушай, Сал, а давай после обеда съездим-ка с тобою, да поставим на лошадку к букашке в Гретну? – Он был великолепен. После обеда он задремал в своем кресле с пневматическим ружьем на коленях, и маленький Рэй во сне обхватил его шею ручонками. Милое зрелище – папа с сыном, папа, который определенно никогда бы не зачал сына, если бы нашлось, что делать и о чем говорить. Вздрогнув, он проснулся и уставился на меня. Целую минуту он не мог сообразить, кто я такой.

– Зачем ты едешь на Побережье, Сал? – спросил он и мгновенно заснул снова.

Днем мы отправились в Гретну вдвоем с Быком. Мы поехали в его стареньком «шеви». У Дина «Гудзон» был длинным и прилизанным; «шеви» Быка был высок и разболтан. Совсем как в 1910-м. Точка букмекеров располагалась неподалеку от набережной в большом кожано-хромированном баре, который другой стороной выходил в громадный зал, где на стене вывешивались номера и ставки. Вокруг слонялись луизианского вида личности с «Беговыми Формулярами». Мы с Быком выпили пива, и Бык как ни в чем ни бывало подошел к игральному автомату и сунул в щель полдолларовую монету. Счетчики отщелкивали: «Банк» – «Банк» – «Банк» – а последний «Банк» лишь чуть-чуть повисел и соскочил обратно в «вишенку». Он проиграл сотню или даже больше лишь на какой-то волосок.

– Дьявол! – завопил Бык. – Они эти штуки отрегулировали специально. Это же видно было. У меня был банк, а механизм нарочно соскочил. Ну что тут поделаешь? – Мы изучили «Беговой Формуляр». Я много лет не играл на тотализаторе, и было забавно видеть всякие новые имена. Одну лошадь там звали Большой Папка, и я впал из-за этого во временный транс, подумав о своем отце, который играл со мною в лошадок. Я только собирался сообщить об этом Быку, как тот сказал:

– Ну, я думаю попробовать вот этого Эбенового Корсара.

Тут я смог, наконец, промолвить:

– Большой Папка напомнил мне об отце.

Он размышлял всего какую-то секунду, его ясные голубые глаза гипнотичеоки замкнулись на моих – так, что я не мог сказать, ни о чем он думает, ни где он вообще. Потом он подошел и поставил на Эбенового Корсара. Выиграл Большой Папка, который оплачивался пятьдесят к одному.

– Дьявольщина! – сказал Бык. – Следовало быть умнее, у меня уже был такой случай. Ох, неужели мы никогда ничему не научимся?

– Ты о чем?

– О Большом Папке – вот о чем. У тебя было видение, мой мальчик, видение. Только проклятые дураки не обращают внимания на видения. Откуда ты знаешь, что твой отец, сам заядлый игрок, не попытался мгновенно сообщить тебе, что Большой Папка выиграет заезд? Имя возбудило в тебе чувство, а он воспользовался именем и вступил с тобою в контакт. Вот о чем я думал, когда ты про это упомянул. Мой двоюродный брат в Миссури однажды поставил на лошадь с именем, которое напомнило ему о матери, лошадь выиграла и принесла хороший приз. То же самое произошло и сейчас. – Он покачал головой. – А-а, поехали. Сегодня последний раз, когда я с тобой играю на скачках; все эти видения меня отвлекают. – В машине, когда мы ехали назад в его старый дом, он сказал: – Человечество когда-нибудь поймет, что мы, на самом деле, находимся в постоянном контакте с мертвыми и с другим миром, каким бы он ни был; прямо сейчас мы могли бы предсказать, если бы только напрягли достаточно умственной воли, что случится в последующую сотню лет, и могли бы предпринять шаги, чтобы избежать всевозможных катастроф. Когда человек умирает, он переживает мутацию мозга, о которой мы пока ничего не знаем, но однажды она станет совершенно ясной, если ученые поймут намек. Пока же эти сволочи заинтересованы лишь в том, смогут ли они взорвать весь наш мир.

Мы рассказали про это Джейн, Та лишь фыркнула:

– По мне, так это звучит глупо. – Она махала веником по всей кухне. Бык ушел в ванную делать свой дневной укол.

Прямо на дороге Дин с Эдом Данкелем играли в баскетбол мячиком Доди, приколотив к фонарному столбу ведерко. Я присоединился. Потом мы перешли к атлетическим подвигам. Дин совершенно меня изумил. Он велел нам с Эдом держать железный прут на уровне пояса, а сам прыгал через него без разбега, поджимая ноги.

– Давайте выше. – Мы поднимали прут, пока тот не оказался на высоте груди. И все же Дин прыгал через него очень легко.

Потом он попробовал прыгать в длину и сделал, по меньшой мере, футов двадцать, а то и больше. Потом мы с ним бегали наперегонки по дороге. Я могу сделать сотню аа 10 и 5. Он обошел меня как ветер. Пока мы бежали, у меня возникло безумное видение Дина, бегущего вот так через всю свою жизнь: худое лицо вытолкнуто навстречу жизни, руки ходят ходуном, лоб потеет, ноги мелькают, как у Граучо Маркса, он вопит:

– Да! Да, чувак, конечно, ты можешь! – Но ведь никому за ним не угнаться, и это правда. Потом из дому вышел Бык с парой ножей и стал показывать нам, как обезоружить в темном переулке потенциального гоп-стопщика с финкой. Я, со своей стороны, тоже показал ему очень хороший прием: падаешь на землю перед противником, захватываешь его лодыжками и валишь наземь, перехватывая ему запястья полным нельсоном. Он сказал, что это довольно хороший прием. Еще он показал кое-что из джиу-джитсу. Маленькая Доди позвала маму на крыльцо и сказала:

– Посмотри, какие дяди глупые. – Она была такой миленькой нахалкой, что Дин не мог оторвать от нее глаз.

– У-ух! Вот погодите, она вырастет. Вы можете себе представить, как она срезает всю Канал-стрит своими хорошенькими глазками? Ах! Ох! – И он втягивал сквозь зубы воздух.

Мы провели безумный день в центре Нового Орлеана, гуляли с Данкелями. Дин в тот день окончательно свихнулся. Когда он увидел в депо грузовые поезда Техасской и Новоорлеанской Линии, то захотел показать мне все сразу:

– Ты станешь тормозным кондуктором, не успею я тебе всего объяснить! – Он, я и Эд Данкель перебежали пути и прыгнули на поезд в трех разных местах; Мэрилу с Галатеей остались ждать нас в машине. Мы проехали с полмили прямо к пирсам, маша стрелочникам и кондукторам. Они показали мне, как правильно спрыгивать с поезда: сначала опускаешь толчковую ногу, потом состав пусть пройдет чуть дальше, ты разворачиваешься и опускаешь вторую ногу. Мне показали вагоны-холодильники, ледники, в них хорошо ехать зимней ночью, когда весь поезд пустой.

– Помнишь, я рассказывал тебе о перегоне из Нью-Мексико в Л.А.? – крикнул Дин. – Вот так я и висел…

Мы вернулись к девчонкам через час, и они, конечно же, разозлились. Эд с Галатеей решили снять в городе квартиру, остаться здесь и устроиться на работу. Бык не возражал – ему уже осточертела вся наша толпа. С самого начала приглашение приехать было мне одному. В передней комнате, где спали Дин с Мэрилу, стоял кавардак, кофейные пятна, трубочки из-под бенни, разбросанные по всему полу; больше того, это была рабочая комната Быка, и он поэтому не мог закончить свои полки. Бедную Джейн постоянно отвлекала непрекращающаяся беготня и прыжки Дина. Мы ждали, пока придет мой следующий солдатский чек: его мне должна была переслать тетушка. После этого мы бы снова сорвались с места втроем – Дин, Мэрилу и я. Когда чек пришел, я понял, что мне до смерти не хочется так вдруг покидать чудесный дом Быка, но Дин весь прямо исходил энергией и готов был нестись дальше.

В грустных красных сумерках мы, наконец, расселись в машине, а Джейн, Доди, маленький Рэй, Бык, Эд и Галатея стояли вокруг в высокой траве и улыбались. Это было прощание. В последний момент Дин с Быком затеяли разборки из-за денег: Дин хотел занять; Бык ответил, что об этом не может быть и речи. Это чувство уходило корнями еще в техасские времена. Пройдоха Дин противопоставлял себя людям постепенно. Он маниакально хихикал и чихать на все хотел, он потирал себе ширинку, лез пальцем в платье к Мэрилу, смачно шлепал ее по коленке, пускал ртом пузыри и говорил:

– Дорогая моя, и ты знаешь, и я знаю, что между нами все пучком, наконец, превыше отдаленнейших абстрактных определений в терминах метафизики или в любых других терминах, которые ты захочешь уточнить, или мило навязать, или же внять… – И так далее, и летела дальше машина, и мы снова снялись в Калифорнию.